« Я никогда не умру» – это были его любимые слова. Да и как он мог думать и говорить иначе, если ему в глаза с восторгом глядела молодая жена?

Светлана верила своему мужу Валерию, и их совместная жизнь казалась ей раем. Не важно – где, главное – вместе. Он – выпускник военного училища, и она, сама дочь военного, готова была разделить с ним все тяготы быта. Хотя, Боже мой, какие тяготы? Главное – был бы угол, где они хотя бы на ночь могли остаться одни. А уж если в выходной в хорошую погоду удастся вырваться погулять в город – ура! Они ничего не боялись. И даже когда тревожным маячком на горизонте замигала зарубежная командировка (а Афган уже тогда пылал вовсю), она не зашлась от горя, не заломила рук и не забилась в истерике. Он ведь никогда не умрет! Да и как можно убить такого хорошего, такого доброго, такого ласкового и любимого? Отслужит несколько месяцев и вернется.

Но он обманул. Не вернулся. Вернее, вернулся в цинковом гробу, и ей, и свекрови, опухшей от слез и вскорости умершей от обширного инфаркта, тогда его не показали. Но кольцо обручальное вместе со значками и документами вернули. На этом кончилась ее такая простая, такая обычная юная женская жизнь. Светлана, как в навязчивый сон, все время возвращала себя в то время, когда они были вместе – такое короткое время, когда счастливых дней было много (считай, все!), а лет – мало. Да она и сосчитала: у них было 725 счастливых дней. Ей было всего двадцать два года, и новые знакомства, словно подсунутые услужливой судьбой, возникали и там, и сям. Но и днем, и ночью она мысленно взывала к небесам: «Сделай так , что б он был живой!
Сделай так! Сделай так…»

И однажды во сне она услышала:

– Мы вернем тебе мужа. И ты проживешь жизнь, которой у тебя не было. Знай, что в любой момент ты можешь вернуть все назад, то есть муж снова будет убит, и все будет, как до этого дня. Достаточно одного твоего слова. Единственное условие: тебе не вернут годы, которые ты проживешь с ним в той второй жизни. Согласна?

Согласна ли она? Снова его видеть, чувствовать его губы, любить, смеяться. «Да! да! Я согласна!» И в тот же миг раздался телефонный звонок. Звонили из военкомата. Тревожный голос просил срочно приехать, не поняла зачем, для « каких-то процедур». Но она уже знала: чудо свершилось! Тот несчастный мальчик в цинковом гробу был не ее Валера! А ее Валера жив, она вымолила его у Бога! Но куда надо ехать? В какой госпиталь? И зачем сопровождающие?..

А Валера ее не узнал. Она сама его узнала с трудом. Злобный, изувеченный болью чужой мужик сидел в инвалидном кресле и даже не поднял на нее глаз. «Он никого не узнает, – сказал доктор. – Его и опознали-то случайно, когда в госпиталь попали его боевые друзья. Он ничего не помнит – кроме войны». Еще доктор сказал, что это пройдет, должно пройти. Ранения заживут, встанет на ноги, контузия отпустит. Он еще рисовал радужные картины их будущего, а она уже думала о том, что достаточно одного только ее слова… Но тут же гоняла от себя эту мысль и клялась больше не вспоминать об этом.

Мужа она, конечно, привезла домой. Вопреки словам врача, на ноги он не встал, но выкарабкиваться начал года через два. Все это время она была ему нянькой, врачом, матерью, так рано ушедшей. И женой. Постепенно к нему вернулась и память, и сознание. И когда он, можно сказать, совсем очухался, это было как раз после Нового года, когда выводили оттуда войска, мрачно глядя в телевизор, сказал:

– Лучше б я остался там…

Тогда она чуть не вскрикнула. Ведь это так несправедливо! Она столько сил приложила, чтобы он был рядом, с ней. И, кто знает, может и жив-то он благодаря ей. А он: «Лучше б я остался…» К тому же под сердцем у нее уже шевелилась дочь. Их дочь. И по ночам, слушая ее нежные толчки внутри себя, она замирала от ужаса, что этого могло и не быть.

Валерий к рождению дочери отнесся спокойно, можно сказать, равнодушно. Но Светлана уже знала, что он ко всему относится так – кроме войны. Это болезнь. Но беда, еще одна беда, подстерегла ее – девочка родилась хоть и жизнеспособной, но с отклонениями. Сначала их не было заметно, но к трем годам врачи уже забили тревогу, а к пяти поставили диагноз: умственно отсталая. Нет, она была ласковая и даже резвушка, но… неполноценная. Примерно такая же, как Валерий. И Светлана поняла, что не будет у нее никогда задушевных разговоров с дочкой, ночных признаний юного сердца, пылких слез, которые надо утирать маминой рукой, выпускного дочкиного платья… Не будет всего того, о чем мечтает любая мама, растящая дочку. А будут вечные больницы, унизительные визиты в школу, косые взгляды на улице, усмешки более счастливых детей и ее непреходящая усталость. Как когда-то рухнула мечта поднять Валерия на ноги, так и эта мечта просто с грохотом обрушилась ей под ноги. Да и сама она, тридцатипятилетняя женщина, совсем перестала быть похожей на ту красавицу Светланку, которая могла осчастливить любого парня своей улыбкой.

Вот они идут по улице, как всегда: он в коляске, обязательно в военной форме, практически при параде (он так хочет), она с глупенькой дочкой рядом, держа ее за руку. Они обязательно гуляют вечером перед сном, если хорошая погода. Молчат – так лучше всем. У дочки свои, только ей ведомые мысли. У Валерия его война. А у нее – ее слово. Она знает, что если сейчас, вот сию минуту скажет: «Хочу, чтоб было, как раньше!» – исчезнет и несчастный Валерий, и бедная дочка. Только останется она – постаревшая, седая, никому не нужная надломленная женщина. И никак не может решиться она на это слово. «Ладно, завтра скажу» – решает Светлана. И ей становится спокойно оттого, что у нее есть еще шанс. Но и завтра она не решается. И послезавтра. И где-то в глубине души она понимает, что не сделает этого никогда. Потому что она – жена. Мать. И сама выбрала себе такую судьбу, когда-то сказав «Да!».

«Да!» – Валерию на свадьбе.
«Да!» – в кабинете врача, когда он спросил, оставит ли она ребенка.
«Да!» – самой себе, когда вымаливала мужа у провидения.

Мы ответим за каждый свой поступок, за каждое слово. Многие этого пока не понимают, а может, не поймут. Но это так, спросите у Светланы…