[portfolio_slideshow id=4959]
Как только над горизонтом блеснут первые лучи солнца, гаснет огонь маяка. Руппен Саркисов задергивает шторы в фонарном сооружении. Записав в журнал все, что произошло за время вахты. Мягкой замшей протирает оптику и чистой полотняной ветошью снимает пыль с металлических блестящих частей аппарата…
С наступлением сумерек и до рассвета несет он, неусыпно следит за всем, что происходит в море в районе маяка. С высокой маячной башни хорошо виден простор. Ни одно судно не минует зоркого глаза маячника.
В самые трудные, тяжелые минуты своей жизни он знал: море его вылечит. Хотя сам не раз говорил, что за эти годы привык не замечать его.
Отрезок жизни длиной более 50 лет прошел на этом небольшом участке земли над морем. В доме с башней, в котором по ночам более 100 лет горит огонь. Он – вечный смотритель этого вечного огня, наш земляк Руппен Аракелович Саркисов.
Не успели мы завернуть на неприметный левый поворот перед Джубгой и доехать до домика смотрителя (простите – начальника) маяка, как все его обитатели уже знали, что мы едем. Видно, что ли, так издалека? На пороге нас ждали сын и дочь юбиляра. В канун Нового года его жена, все три кота, собака, где-то за домом тревожно блеяли козы и угрожающе кукарекал пернатый сторож. И мы вдруг ощутили, что попали в какой-то совсем иной мир — параллельный. Вот он, рядом с современным – в двух шагах, и в то же время особенный… Наш мир обтекает его, оставляя нетронутым. И представляешь: таким же был маяк и пятьдесят, и сто лет назад.
Таким его ровно пятьдесят лет назад, в 1964 году, увидел его работник лесокомбината Руппен Саркисов, когда его друг, работавший на маяке, уезжал на учебу. Маяк надо было передать только в надежные руки – ведь здесь нельзя ни проспать, ни напиться, ни поехать куда-нибудь. Колоссальное чувство ответственности должно быть главным в характере маячника. И выбор друга пал на Руппена…
А что? Выросший в большой многодетной семье, где было 11 детей, Руппен знал цену и труду, и куску хлеба. И умел ценить скромные подарки жизни. У него уже была любимая жена, первенец.
– Он работал на лесокомбинате, – рассказывает его жена Анна (Азгануш Ованесовна), – так мы его не видели! Он пропадал там с утра до ночи – планы были непомерные. А он же ответственный, не мог допустить ни снижения выработки, ни срыва плана. Вот и работал и по вечерам, и по ночам. На него страшно смотреть было – кожа да кости остались. Он и сам чувствовал, что при таких темпах долго не выдержит, и когда друг повел его на маяк, он понял: вот его судьба.
– А самое интересное, – рассказывает сам Руппен, – когда мы с Аней были еще молодыми, совсем юными, только поженились, то поехали в горы в гости к дальним родственникам. Жил у них по-вашему ясновидящий. А по-нашему – книжный человек – очень древний, еще из Турции приехал, привез оттуда ученые древние книги, по которым читал судьбу каждого человека. Вот он по своим книгам долго пальцем водил, что-то бормотал, а потом поднял на меня глаза и сказал: «Вижу много воды. Кругом вода. Будешь жить у воды. И все хорошо будет.» Мы тогда похихикали с Аней и забыли. Думали – бредит дед. Мы же родились и выросли в Полковничьем. И только когда я попал на маяк – вспомнил то предсказание. И сразу согласился. Ведь все хорошо будет!
Понятие «маяк» включает в себя целый комплекс помещений и оборудования. Но основой всего является маячная башня, а её сердцем – огонь. В диких, поросших густым девственным лесом прибрежных горах Японского, Охотского и Берингова морей, на пустынных песчаных берегах Каспия, среди курортов Черного моря, на плодородных приазовских берегах, на голых, покрытых птичьими базарами скалах и камнях Заполярья и Курильской гряды красивыми монументами высятся маячные башни, вечный огонь которых помогает мореплавателям безопасно совершать плавание по морям и океанам. У нас на Черном море стоит несколько десятков маяков. Джубгский – один из старейших, ему более ста лет.
Когда они переселились на маяк, там стояла одиноко только башня с навигационным оборудованием. Вот тогда-то они и начали обживать свою землю обетованную – достраивать комнаты и веранды под жилье, сажать сад. Первым делом насадили орешник и виноград. А потом поднялись и яблони, и груши, и хурма, и черешня… Правда, после ночных бдений у маяка днем работать трудно, но он привык. И ни дня не было за все эти пятьдесят лет, чтобы после тревожной ночи он сказал: «Посплю маленько». Днем спать для него – нонсенс. А ночью – служба не позволяет.
– Каждый маяк – это отдельная архитектура, отдельный памятник искусства и свои принципы работы, – рассказывает Руппен Аракелович. – Джубгский маяк был установлен в 1898 году в деревянной будке на низких деревянных козлах. В 1906 году построили железную будку на железных козлах высотою 9 футов. Был и колокол, используемый в туманные дни, а также уличный фонарь, с керосинокалильной лампой. Его зажигали только тогда, когда по расписанию мимо шли пароходы Крымско-Кавказской линии.
Стоит маяк на самом возвышенном месте восточного берега Джубгской бухты, где имеется пирс. Для подхода к нему образован Джубгский створ светящих знаков, а также выставлены буи. Банка, на которую когда-то садились на мель корабли, находится неподалёку от маяка. Но теперь, она не опасна для мореходов.
Он и сейчас в свои восемьдесят не может спать по ночам. Его давно на «оперативной работе» сменили дочери, которые живут не с родителями, у них давно свои семьи, но работают на маяке. «С детства наш трудовой стаж» – шутят они. Но спокойно спать по ночам он так и не научился. Дежурит вместе с дочками. А если забудется и, наконец, заснет, то потом вскакивает, смотрит, – светит ли огонь?
А вы знаете, что маячные огни светят белым, красным или зелёным светом? Или определённым сочетанием этих цветов, но не синим? Он оказался непригоден для навигационных целей, так как быстро рассеивается каплями атмосферной влаги, и огонь маяка, особенно в дождь и туман, размывается, становясь нечётким уже на расстоянии нескольких миль. А ведь малейшее изменение характеристики огня или ослабление его яркости чревато серьёзными авариями и даже морскими катастрофами.
В маячной его жизни было много всякого, о чем можно писать книгу. В шторма они с женой обычно поднимались на башню – оттуда лучше слышно и видно все, что происходит на море. И было несколько раз, когда он кидался спасать тонущих у его берегов. Это было днем, когда беспечные отдыхающие, не боясь коварства волн, старались показать свою храбрость. А у его обрывистого берега море всегда заворачивается воронкой. Он это знал, а отдыхающие – нет, поэтому наготове всегда была веревка и спасательный круг. А поскольку несчастных храбрецов он вытаскивал не на глазах у публики, а под крики и помощь жены, то только она могла выдать ему свою медаль «За спасение утопающих» – налить маленький стаканчик домашнего виноградного вина и уложить под одеяло – до наступления ночи.
Зато кораблекрушений по его вине, из-за того, что маяк не указал опасность – не было ни разу за все эти пятьдесят лет.
Самое страшное – это если ночью случалось отключение электричества, и свет в фонаре гас. Это и сейчас ему порой снится в самых страшных снах. Тогда команда начальника маяка Руппена Саркисова «свистать всех наверх» наполнялась прямым смыслом – и все, кто в тот момент были в доме, неслись по крутой винтовой лестнице и становились подручными капитана. У каждого уже давно расписаны обязанности на форс-мажор, и каждый выполнял свое: кто-то заводил движок, кто-то настраивал запасное оборудование и так далее.
Здесь, на маяке, они вырастили четверых детей – трех дочерей и сына. Две дочери работают с ними. Сын –выпускник военного училища – военный спасатель на Чукотке – в Арктической морской спасательной службе. Сейчас и его сын (внук Руппена) – тоже выпускник военного училища. Всего у них восемь внуков и шесть правнуков. И каждый прошел (и проходит) маячную школу, и это обязательно откладывает отпечаток на всю их дальнейшую судьбу.
– От маяка не оторваться. – рассказывает младшая дочь Рузанна. – Когда я росла, и иногда мне было скучно, я любила бегать к подружкам в Джубгу, ходить за много километров в школу. Но с годами начала чувствовать, что меня все время тянет обратно. Мыслями я всегда возвращаюсь в этот дом, к этому обрыву, к башне, где по ночам горит огонь. Поэтому и работаю здесь. Теперь из Горского, где живу, езжу сюда на дежурства. И когда приезжаю – каждый раз радуюсь.
Они все «отравлены» этим просоленным воздухом, пьянящим чувством свободы и одиночества. Здесь само время течет иначе – медленнее, значимее… Отступают и мельчают заботы, становятся абсолютно незначимыми тревоги и хлопоты, меркнут и оборачиваются дешевой мишурой все ценности современной жизни. Ведь, кроме моря, маяка и кораблей, которые ищут этот свет, – нет ничего важнее…