Стихотворение «Враги сожгли родную хату…» («Прасковья») Исаковский написал в 1945 году.
Стихотворение попалось на глаза Твардовскому, и тот посоветовал Блантеру положить его на музыку. Песня прозвучала на радио в исполнении Владимира Нечаева, но тут же была запрещена. Исаковский позже рассказывал: Редакторы – литературные и музыкальные – не имели оснований обвинить меня в чем-либо. Но многие из них были почему-то убеждены, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя. Это был какой-то психоз, наваждение. В общем-то неплохие люди, они, не сговариваясь, шарахнулись от песни. Был один даже – прослушал, заплакал, вытер слезы и сказал: «Нет, мы не можем». Что же не можем? Не плакать? Оказывается, пропустить песню на радио «не можем».
Стихотворение было раскритиковано «за распространение пессимистических настроений», и на долгие годы песня исчезла из репертуара официальной советской эстрады.

Возможно, что песня так и осталась бы под запретом, но в 1960 году Марк Бернес рискнул её исполнить на большом сборном концерте. После заключительных слов зал устроил певцу бурную овацию. Песня «пошла в народ». А в 1965 году на «Голубом огоньке» Маршал Чуйков попросил исполнить эту песню, тем самым «прикрыв» её своим именем. Её стали записывать многие исполнители, но именно вариант Бернеса наиболее узнаваем, сделавшись одной из «визитных карточек» певца.

Враги сожгли родную хату…

Муз. М. Блантера,
слова М. Исаковского

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат – и словно комья
Застыли в горле у него.
Сказал солдат:
«Встречай, Прасковья,
Героя – мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, –
Свой день, свой праздник
возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой:
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил – солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года.
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
А на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.