Мифы, легенды и настоящая жизнь полковника Воронова.

Шпиона Пауэрса вели несколько дивизионов по всему Уралу. Когда он вошел в нашу зону, я сказал: «Вижу цель. Разрешите пуск!».

Когда у туапсинца Михаила Романовича Воронова день рождения, с раннего утра не прекращаются звонки. Звонят со всей России и даже из-за рубежа. Таких, как Михаил Романович, в России больше нет. Его знает весь мир как человека, который дал команду нажать кнопку «пуск» баллистической ракеты, сбившей американский самолет-шпион в 1960-м году. Тогда центральные советские газеты и мировые  агентства  ставили его в один ряд с Гагариным и фотографировали вместе – подвиг в те годы казался равнозначным.

С тех пор прошло более 55-ти лет, а страсти по сбитому Пауэрсу и сбившему его Воронову до сих пор не утихают. Михаил Романович и сейчас под прицелом телекамер и фотографов. О нем пишут книги, по нему защищают  диссертации, снимают фильмы. И журналисты со всего мира  протоптали дорожку на пятый этаж в его подъезд № 4 дома по улице Победы.

Мы в любой момент можем забежать к нему на чашку чая. Поговорить, снова вспомнить те события. А он еще расскажет много интересного и кроме Пауэрса.

Родился Михаил Романович (только представьте!) через год после Великой Октябрьской революции! Сам, не из книг, знает, что такое коллективизация, гражданская война, чем отличается продразверстка от продналога, навет от доноса, арест от исчезновения ночью… Но спасло его от страшных событий, которые всегда сопровождают великие потрясения, то, что его семья – большая, многодетная —  жила в глухих брянских лесах, на хуторе.

И вокруг, на километры, никого! Поэтому и старшие братья грамоты не знали, а сам Миша (самый младший в семье) в первый класс пошел учиться в 11 лет! А чтобы ходить в школу – за много километров, надо было переходить вброд реку, да не какую-нибудь, а Десну, которая весной разливалась на 7 километров. И он, мальчик, оставался жить в чужом селе. Чтобы учиться.

Михаил Воронов уже тогда был  Михаилом Вороновым – каким мы его знаем, и каким его знает весь мир. Необыкновенно одаренный, умный, с неимоверной тягой к знаниям, юморист и весельчак. Он с с прищуром смотрит на меня и спрашивает:

– А знаешь, кем я по окончании семилетки работал? Избачом!

Умершая профессия… По-нашему – библиотекарь в избе-читальне. Люди-то не все читать умели, он  рассказывал, проводил политинформации. Потом был пионервожатым в школе.

И четыре его войны

Его одной армейской жизни хватило бы на книгу или многосерийный фильм! Его призвали в армию еще до войны, готвили к Финской, но пока они готовились – война закончилась. Потом их кинули на Украину – освобождать от поляков, в то время как Германия заняла Польшу – но и там обошлось без военных действий – поляки все отдали сами. И, наконец,  неизвестная война в Румынии в те годы, тоже не кровопролитная. Но все эти марш-броски, подготовки сделали из него за два года настоящего бойца и командира, тем более, он успел закончить полковую школу командиров и Великую Отечественную встретил уже командиром взвода, лейтенантом.

– А вот там уже пришлось хлебнуть и отступление под Орлом, и первые бои – совершенно безнадежные для бойцов. «Мне повезло, наверное, – горько признается он, – меня тяжело ранило в первом бою. Поэтому и остался жив. Четыре месяца госпиталя в Ташкенте – и снова на передовую, уже командиром зенитной батареи. А зенитчицы – девочки после школы.

Помню, готовились мы с ними к обороне, рыли окопы весь вечер, утром просыпаюсь от рева на батарее. Что такое? Мои девчонки сидят у обвалившихся за ночь окопов с кровавыми мозолями и ревут – все! Пришлось мобилизовать парней из соседних частей, чтоб моим бойцам помочь укрепиться.

Но воевали девчонки как надо. И немецкие самолеты от их зениток летали только так. Самые страшные бои, понятно, под Сталинградом, на Курской дуге. Потом была Польша. Там, в 1945 и закончили они войну. Они – потому что давно уже приглядел он Валюшу среди зенитчиц соседней батареи, но, кроме взглядов и танцев в свободное от боев время – ни-ни.

– Это военный миф – о свободных нравах на фронте, – говорит Воронов. – Если б мы себе что-то позволили – в штрафбат бы меня отправили. И не разговаривали бы вы со мной.

И ничего бы не было. Ни фронтовой дружбы, которая длилась у них десятилетиями (со своими девочками он встречался до 80-х годов. Сегодня их всех осталось пять человек (Воронов сжимает кулак – пяти пальцев хватило, чтоб перечислить всех по именам…) Ни последущей его такой необычной жизни…

Легенды и мифы  1 мая 1960 года.

К событиям 1 мая 1960 его привела военная служба. Он, уже кадровый офицер, служил на Урале, был начальником штаба зенитного дивизиона. Как раз прошло перевооружение. Им поставили таки-и-и-е ракеты! О них ходили легенды. Командир и офицеры пускали их на полигоне – ему не довелось. Кто ж знал, что доведется стрелять по-боевому, как на фронте…

Впрочем, дадим слово Михаилу Воронову. Пусть он сам расскажет обо всем.

– Если бы командира дивизиона не отправили на учебу, то я бы пуском не руководил. Я был начальником штаба дивизиона. А в его отсутствие был на должности командира. Так что тут много совпадений.

1 мая вообще было не наше дежурство. Мы заступали на боевые позиции в апреле. А 30 апреля как раз сдали дежурство соседнему дивизиону. Я нескольких офицеров вообще на праздник домой в увольнение отпустил. Кто ж знал! А 1 мая утром звонок – боевая тревога. Честно говоря, думал – учеба. Еще чертыхнулся: 1 мая учебу придумали!

Некоторые газеты писали, что я в одном сапоге на установку бежал! Врут! Я как раз собрался друзей поздравить, оделся, вышел на крыльцо, а тут – тревога. По приказу я должен за 15 минут быть на месте. Я и был, спокойно одел сапоги и дошел. Мои бойцы уже все включили, приборы наведения, локатор и засекли две цели.

Почему две? Потому что подняли новый истребитель СУ. Летчику и приказали идти на таран. Он, бедолага, как раз перегонял самолет из Ташкента в Киев и на военном аэропорту под Свердловском (сейчас – Екатеринбург) сделал остановку. У него на борту не было ни вооружения, даже комбинезана, специального шлема и кислородной маски. Когда он услышал приказ – ни слова ни сказал. Лишь: «Прошу позаботиться о моей матери». Но Пауэрса он, как известно, не сбил. Все время докладывал в воздухе: «Не вижу цели!» У американца  был современный самолет, о хорошо маневрировал. Потом (я видел на радаре) они вообще разошлись, и ему приказали сесть.

Но все же один летчик погиб… Но это было уже после того, как Пауэрса подбили. Слушай по порядку. Пауэрса вели несколько дивизионов по всему Уралу. Когда он вошел в нашу зону, я сказал : «Вижу цель. Пуск?» А командующий в тот момент был чем-то занят, офицер говорит: «Подождите!» И вот я жду, а в эти секунды Пауэрс уходит. Каждая секунда здесь – десятки километров в небе. Я волнуюсь, сейчас уйдет из зоны видимости, а тут уже офицер на проводе: «Пуск!» Я кричу: «Пуск!» Ракета пошла. А знаете, как красиво идет ракета. Она летит не по прямой, а змееобразно, зигзагами. Цель двигается – и она двигается. Вот наш офицер и засмотрелся. И вторую ракету вовремя не выпустил. У нас же три ракеты. Надо все три выпустить. Командую снова: «Пуск!» Не сработала! Я третий раз – «Пуск!» Снова осечка! Выходит, у нас одна ракета была задействована. И вот все замерли, тишина такая, смотрим на экран, а она идет прямо на точку, обозначающую Пауэрса – и все, экран запестрил, потемнел, разные точки – в разные стороны, это так на экране посыпался самолет.

Ракета не попала прямо в американский самолет. Она взрывается на определенном расстоянии возле цели, метров за десять, пять. Но этого хватает. Я докладываю: «Цель сбита!» А мне командующий не верит. Говорит: «Он применил защитный маневр»! Я докладываю: «Вижу на локаторе спуск парашюта!» А командующий кричит: «Это он контейнер спускает!» И дает команду другому дивизиону, в поле срения которого еще есть эти осколки: «Пуск». Они по осколкам и бабахнули. А тут командующий авиации после моих залпов, чтобы проверить, сбит ли Пауэрс, велел подняться в воздух двум нашим самолетам. А на главный командный пуск не доложил… Соседи-ракетчики видят две цели, запрашивают, а им отвечают: «Наших самолетов в воздухе нет». Ну, они и дали по ним. Один-то увернулся, ушел. А вот в Сафронова попали. Так был сбит и наш самолет.

Пауэрса нашли не сразу. Все село гуляло 1 мая. Вдруг у них над головами –такой взрыв! И парашют… Конечно, все побежали в поле к этому месту. Люди думали, что это наш летчик. Им и в голову не приходило, что это шпион, да еще американец! Они подбежали, стали помогать ему освобождаться от строп, а потом смотрят – что-то все не наше, помните, раньше стихотворение про пограничников было – когда они шпиона поймали?

А пуговички не было у заднего кармана,

И сшиты не по-русски широкие штаны

А в глубине кармана – патроны от нагана

И карта укрепления советской стороны…

Вот и там так же. Все – не наше. А сам молчит. Тогда один (шофер начальника совхоза), он в армии служил, подвел его к машине и на пыльном лобовом стекле написал: «USA?» Тот кивнул головой. Они его в контору совхоза и повезли. А наши на машине рыщут по району – куда делся? Потом в совхоз приехали – там, голубчик.

Вел он себя спокойно. Потом у него булавку с ядом нашли – он ею не воспользовался. А эксперты, изучая обломки машины, выяснили, что кабина пилота была заминирована. Если бы Пауэрс применил катапульту –взорвался бы. Он, видимо, знал об этом и катапульту не применил. Я его не видел. И на суде не был. Лишь рапорты бесконечные писал. Расследование шло долго. Комиссия выясняла, поминутно, как шел самолет, и кто что в этот момент делал. Ведь когда Пауэрса сбили, каждый из дивизионов был уверен, что это он сбил шпиона, а нашего летчика – сосед. Правительственная комиссия установила все досконально. А седьмого мая вышел указ о награждении орденами всех принимавших участие в уничтожении самолета-шпиона. А Пауэрса потом на нашего разведчика Абеля поменяли. Видели фильм «Мертвый сезон», сцену обмена, там черные машины так виртуозно разворачиваются… Это про них.

Воронов еще несколько лет служил на Урале. Но, если честно, был там уже, скорее, представительским лицом. Слеты, съезды, собрания, политучебы, лекции – везде он был почетным гостем. Город Березовский избрал его Почетным жителем. Его приглашали в школы, летом – в пионерлагеря (Дочка Люда вспоминает, как однажды и к ним в пионерлагерь приехал герой. Все суетились, бегали, встречали. Их, торжественных и нарядных, привели в зал. А там, в президиуме – папа!). К шустрым и уверенным в себе столичным журналистам они привыкли. Фотокоры, не церемонясь, усаживали Люду на пианино – играй! Она играла, они снимали. Потом сцены – в столовой (вернее, на кухне). Потом раскрывали чемодан – в итоге в «Правде» выходил репортаж сборы папы на 22-й Съезд партии. В его фотоальбоме таких встреч с людьми – знаменитыми и простыми – не счесть. И это была его жизнь.

Михаил Романович, повидавший так много, философски смотрит на все происходящее вокруг. За свои 98 лет жизнь так менялась и в мире, и в России, и в его семье – он привык к этой цикличности.

Иногда он шутит, что если б американцы не затеяли все это, и Пауэрс оказался более расторопным – прожил бы, как все, без шумихи, спокойно. Так что спасибо Пауэрсу. Но это, конечно, шутка. Главное, мы тогда доказали всему миру, что к нам соваться нечего. Это потом, когда в 1990 году иностранец Матиас Руст нагло сел на своем самолете на Красную площадь, пройдя все кордоны, Воронов воспринял это как личное оскорбление. А страна – съела. Некоторые радовались и восхищались Рустом. Впрочем, тогда это была другая страна. Сейчас бы опять не пропустили. И не радовались. И Руст бы не был бы героем – на него нашелся бы свой Воронов.

Мы гордимся вами! Любим! Желаем долгих лет такой же плодотворной и интересной жизни. Но – мирной!