Люба приезжала из станционного поселка в город на кладбище проведать могилку отца. Лицо у нее было простое и доброе. На ее плотно сбитой фигуре не сходилась сиреневая толстая кофта, обута она была в туфли без задников, но с носками. Она старалась быть нарядной, насколько позволяли дорога с раннего холодного утра и сельский быт. Она рассказала, что на годовщину они всегда встречаются с сестрами и мамой, поминают отца на могилке. И разъезжаются, каждая к себе.

Стройная, в нарядном костюме, возраст выдавали только реденькие волосы пучком на затылке, женщина, вздохнула: «Вызвать такси, да вернуться, что ли, дом тут недалеко».

– Дом у вас здесь? А едете к кому? – спросила Люба.

– И здесь дом и работа, и там квартира. Мне 71, а я работаю, –горделиво ответила ей женщина.

– А у меня ни дома, ни работы, и мне 52 года, – сказала Люба, но без отчаяния или зависти. А так, просто сказала, как бывает в жизни …

… Люба была любимицей отца. И даже когда приезжий командировочный, в которого Люба влюбилась без памяти по молодости лет, перестал писать, дочка призналась, что беременная, не матери, а отцу. И отец понял ее. Они тогда строились, Люба уже выучилась на отделочницу, была самой главной помощницей у отца. И когда она родила мальчика, отец записал дом на нее. «Знаю, ни мать, ни сестер ты не обидишь, а, даст Бог, и к тебе счастье придет».

Так и случилось. Только отца к тому времени уже не было в живых. Счастье свое она встретила на стройке, монтажники приехали из Волгограда, и ее ровесник, стеснительный богатырь Анатолий, перед отъездом решился позвать Любу с собой. Люба взяла чемодан и сынишку, и приехала к нему. Толя был в своем монтажном СМУ в почете. Ему дали большую квартиру, в нее они быстро и переехали из общежития. А дом в городе, что строили с отцом, Люба переписала на мать.

Старший ее уже заканчивал школу, когда родился у них с Анатолием Олежек. Только в два года начались у мальчика приступы астмы. Скорая приезжала через каждые два часа, ребенок задыхался.

Говорят, беда не ходит одна. Муж умер внезапно. С работы из-за болезни Олежки Любе пришлось уволиться. Старший ее сын к тому времени уже работал, собирался жениться. Люба познакомилась со сватами и сказала, что квартиру оставляю молодым, мол, пусть живут, а я вернусь к матери. Климат в родных местах для Олежки подходящий.
И, правда, как приехали, у сына ни одного приступа не было. Только никто их дома не ждал. Сестры как раз уговорили мать дом продать, деньги поделили, а мать у каждой живет по очереди. А что же Люба? Люба нашла на станции домик, за которым хозяева просили присмотреть, без оплаты. Развела кроликов, козочек.

– У нас все свое, платим только за свет и воду. Олежке уже 15, такой крепыш. Я сказала, костьми лягу, а мальчик здоровый вырастет. Жаль только, что внуков от старшего не видела, их у меня уже трое. И хозяйство не оставишь, и ехать не на что. Пенсия у нас одна, по потере кормильца, чуть больше двух тысяч. Лес да козочки помогают.

– А как же с сестрами? – спрашиваю у Любы.

– А-а-а, – улыбнулась она, – не разговаривали сначала, да что толку? Вот встретились, отвезла им грибов, молочка, картошки. С кем же я еще отца помяну? Он-то у нас один был на всех .

… Шофер наш давно уже поставил какую-то деталь на место, автобус мчался по дороге, мелькнул знак Любиной станции. И он спросил, где ей остановить, на станции или у дома? От этой нечаянной заботы постороннего человека Люба раскраснелась, засмущалась, не зная, что ответить. Но тот сам догадался: «Вон, у знака, тебя, что ли, встречают?» У желтого знака и вправду стоял подросток, крепкий и высокий, очень похожий на Любу. Он подхватил ее сумки, и они пошли по тропинке в лес. Счастливые. Несмотря ни на что. И кто из нас знает, в чем оно, счастье…

…9 дней, как нет с нами нашей коллеги – Кашириной Ольги Ивановны. Ее нет, а материалы сданы, и ее невыдуманные истории продолжаются…