Туапсинке Вере Еремеевне Бойчук 2 сентября исполнилось 100 лет! С новым веком ее поздравляет коллектив Туапсинского морского порта, где она проработала более 30 лет.

Встретив меня на пороге, Вера Еремеевна сразу улыбается:
– Только про революцию не спрашивайте! Ничего не помню!

Последние пятьдесят лет редко кто из журналистов, пионеров, тимуровцев и других общественников, рожденных новым временем, не задавал ей этот вопрос.

– Мне всего четыре годика было, – говорит она, – да, я старше революции, но не помню, как она пришла в нашу жизнь. Зато я помню, каким был Туапсе в конце тридцатых годов, когда я приехала сюда.

Она всего на 15 лет младше старейшего предприятия города –Туапсинского морского порта, где проработала 30 лет после войны. Это трудно представить, но в год, когда она родилась, в воды Черного моря по слипу был спущен массив (огромный бетонный куб) с порядковым номером 12. Он-то и ознаменовал закладку первого камня нового порта в Туапсе. С этого момента развернулись почти круглосуточные работы по дноуглублению и строительству причалов.

А еще в 1913 году император Николай II на яхте «Штандарт» посетил Туапсинский берег, осмотрел его с моря. Результат: высочайшее утверждение строительства Туапсинского порта и выдача под это дело казенных денег. Так что рождение младшей дочки в казачьей семье Колинько в станице Нововеличковской стало для Туапсинского порта своеобразным знамением. Правда, никто тогда этого не знал. Да и сам Еремей Колинько и думать не думал ни о море, ни о порте, он даже не знал о развернувшейся стройке, а тем более, что его Верочка станет одной из родоначальниц портовской династии…

Дочка родилась в самую горячую пору – сбора урожая, заготовки сена, дров. Поэтому в большой крестьянской семье некогда, да и некому было особенно отмечать факт рождения очередного ребенка – все были в поле.

– Мой отец был зажиточным казаком, – вспоминает Вера Еремеевна.–Жили мы хорошо. Дом, 30 гектаров земли, огороды, скотина. Лошадей держал много. Отдельно –выездных, отдельно – рабочих. А хорошо жили, потому что все с самого мала трудились. С утра –в поле. Сейчас представления у людей такие, что были кулаки, бедняки. А я вам скажу точно: бедными были те, кто не хотел работать. Кто трудился – имел все. Такое вот было время.
В свои сто лет Вера Ереемевна плохо видит, плохо слышит. Но сохранила острый ум и хорошую память. Когда она, вытянув руку, наощупь, но уверенно передвигается по комнате, то сразу вспоминается героиня романа Маркеса «Сто лет одиночества» Урсула. В свои сто лет он ходила точно так же, чуть вытянув руку вперед. Маркес писал, что слепота подарила ей удивительную возможность ТАК видеть суть вещей, явлений и людей, ее окружавших, как она не видела их и не понимала, когда была зрячей.

Когда я замечаю, как льнет к ней ее четырехлетний правнучек Сашенька и она, не видя его, безошибочно кладет ему ладонь на головку, понимаю – она видит больше, чем я…
Впрочем, она никогда не была одинока в большой семье!

Прозорливый отец послал девочку учиться. И не ее одну. Всех детей заставлял. Так, в самые тяжелые тридцатые годы – годы голода на Кубани, они с сестрой учились в пединституте в Краснодаре. И кормились в бесплатной студенческой столовке. А половину ежедневного пайка – 200 грамм хлеба на каждую, откладывали, сушили и потом отсылали родителям. Кстати, там, в столовой, она и познакомилась с красивым военным, который тоже учился, но – в академии. И закружила их любовь, которой все было не помеха: ни голод, ни начинающиеся репрессии, ни разгон казачества на Кубани. Молодые, они верили в счастье и в то, что беды их не коснутся…
Именно тогда она и попала в Туапсе. Здесь жили его родители и брат. Самого его послали далеко в Забайкайлье, а он не выдержал и наказал брату разыскать ее и привезти к матери. Чтоб она жила в его семье и там его ждала.

– Я даже не удивилась, когда ко мне в общежитие приехал незнакомый парень и говорит: «Здравствуйте, Вера! Я – брат Ивана. Забираю и увожу вас в Туапсе!»
На мой вопрос – не страшно ли было? Чужие люди, чужой город, – она улыбается: «Я, наоборот, в тот миг, была самая счастливая! Я ж любила его. А он уехал по окончании академии, думала, больше не увидимся. А вот как вышло. Конечно, я поехала!»

Было это перед самой войной.
Свекр и свекровь стали ей родными на всю жизнь. Именно тогда она и узнала о том, что в Туапсе есть порт. Свекр – Алексей Бойчук – работал механиком на легендарном буксире «Борей». По молодости интересно все. И она приходила в порт, смотрела на незнакомые ей пейзажи, на то, как грузятся корабли, как снуют буксиры в акватории и бегают с огромными мешками на плечах грузчики, казалось ей, что она попала в сказку про Синдбада. Туапсе со своим морем и своими горами так отличался от ее равнинных кубанских степей!
Сказка кончилась, когда началась война. Вот про войну она вспоминать не может. И чувство юмора пропадает, и предательские слезы наворачиваются на незрячие глаза. «Я столько смертей, столько ужаса видела, что надолго разучилась улыбаться. И если бы не дети, не знаю, как бы я забыла все это».
В войну она служила в воинской части на Кадоше. Была радисткой, передавала нашим летчикам метеосводку. В общем, каждый был на войне на своем месте. И она – тоже. Все четыре года – в горящем Туапсе. Больше она вообще никуда не выезжала.

Еще война не кончилась, еще дочка грудная была, а она пошла на работу в порт. «Нам нужны няни в ясли, – сказали ей в отделе кадров, – из Поти прибывают эвакуированные дети работников порта. Надо их встретить».
А как встречать, если стены разрушены, если мебели нет и от садика осталось одно название? Но женщины (и Вера) взяли в руки лопаты, кисти, краски. Таскали мебель. Драили, чистили помещение. И первых восемь малышей приняли в срок. Так она и осталась няней, хотя фактически была воспитательницей – ведь педагог с высшим образованием! Не одно поколение портовиков вынянчила с конца сороковых годов. Сейчас ее «малыши» давно на пенсии…Зато ее дело подхватила дочь Ангелина. Она более тридцати лет заведовала портовским детским садом. Потом сад возглавила ее внучка…

– Если считать в общем, сколько наша семья отработала в Туапсин- ском порту, – говорит Вера Еремеевна, – то, пожалуй, будет больше ста лет!
А о своем «сроке» она говорит:
– Да чувствую, что маловато будет! Хочу еще Сашеньку вырастить. Он интересный ребенок…А вдруг еще один портовик растет?